Зимняя жертва - Страница 38

— Это Валькирия, — говорит Рикард Скуглёф. — Валькирия Карлссон. У нее утренняя медитация.

Юхан видит, что Бёрье начинает терять самообладание.

— Валькирия! — кричит он. — Пора кончать с «мумбо-юмбо», мы хотим поговорить с вами.

— Бёрье, какого черта!

— Кричи не кричи, это не поможет, — подает голос Рикард Скуглёф. — Она закончит через десять минут. Не нужно мешать ей, подождем на кухне.

Они проходят мимо Валькирии.

Ее карие глаза открыты, но ничего не видят. «Она далеко отсюда», — думает Юхан. Но потом его снова одолевают мысли о деле, о том, что надо сосредоточиться на другом.

Кожа Валькирии Карлссон порозовела от мороза, а пальцы прозрачны, как стекло. Она вдыхает аромат горячего чая, держа чашку у самого носа. Рикард Скуглёф сидит за столом, усмехаясь, довольный, что заставил их ждать.

— Что вы делали вчера вечером? — повторяет вопрос Бёрье.

— Мы были в кино, — отвечает Рикард Скуглёф.

— Новый «Гарри Поттер», — мягким голосом говорит Валькирия Карлссон, опуская чашку. — Чушь, но забавно.

— Кто-нибудь из вас знал Бенгта Андерссона?

Валькирия качает головой, потом смотрит на Рикарда.

— Я не слышал о нем ничего до того, как прочитал в газете. У меня дар. Этим сказано все.

— А в среду вечером? Что вы делали тогда?

— Мы приносили жертву.

— Здесь, дома, — шепчет Валькирия Карлссон, и Юхан смотрит на ее грудь, тяжелую и невесомую одновременно, как бы парящую под тканью, в нарушение законов гравитации.

— Вы не знаете никого в ваших кругах, кто мог бы сделать это? — спрашивает Бёрье. — Язычников, я имею в виду.

Рикард Скуглёф смеется:

— Я думаю, вам пора.

23

Помещение буфета в магазине «Иса», освещенное оранжевым плафоном, выглядит уютным и гостеприимным. Пахнет свежесваренным кофе, а кусочки тосканского торта приятно липнут к зубам.

Ребекка Стенлунд сидит напротив Малин и Зака, по другую сторону стола, покрытого серым ламинатом.

«При таком освещении она выглядит старше, чем есть», — думает Малин. Игра света и тени как будто добавляет Ребекке лет, выделяя почти незаметные морщины. Хотя, может быть, пережитое накладывает отпечаток на ее внешность — ведь такое не проходит бесследно.

— Это не мой магазин, — говорит Ребекка, — хотя владелец и позволяет мне делать все так, как я хочу. Среди магазинов такого типа наш самый доходный в Швеции.

— Retail is detail, — замечает Зак.

— Именно, — отвечает она, и Малин опускает глаза.

Ребекка выдерживает паузу.

«Теперь ты собираешься с духом, — думает Малин, — делаешь глубокий вдох, чтобы начать рассказывать. Ты ведь никогда не отступаешь от задуманного, правда, Ребекка? Как тебе это удается? Как ты ухитряешься держаться намеченного курса?»

— Я решила для себя, что все связанное с родителями и моим братом Бенгтом осталось в прошлом. Что я выше этого. Я ненавидела своего отца, но однажды, сразу как мне исполнилось двадцать два, поняла, что не принадлежу ему и он не имеет права вмешиваться в мою жизнь. Тогда я бросалась в объятия любого парня, пила, курила, нюхала травку, слишком много ела, как будто нарочно изматывала свой организм. Конечно, я бы попробовала и героин, если бы не одумалась вовремя. Мне надоело быть злой, запуганной и недовольной. Это убивало меня.

— Вы решили для себя. Так просто?

Малин сама удивилась, как произнесла эти слова, точно в гневе или приступе зависти, и добавила, увидев, как смутилась Ребекка:

— Извините. Не думала, что это прозвучит так резко.

Ребекка сжимает челюсти, но потом осмеливается продолжить:

— Мне казалось, другого пути нет. Я решила для себя. Если вы меня об этом спрашиваете, другого выхода не было.

— А ваши приемные родители? — интересуется Зак.

— Я порвала с ними. Они — часть прошлого.

«Куда еще заведет нас это дело? — размышляет Малин. — Предстоит ли снова столкнуться с извращенной логикой чувства, по которой можно насмерть замучить человека и повесить его голым на дерево посреди равнины в мороз?»

Ребекка снова стискивает зубы, потом ее лицо расслабляется.

— Это несправедливо, я знаю. Они ни в чем не виноваты, но речь шла о жизни и смерти, и мне надо было идти вперед.

«Только так, — думает Малин. — Что там писал об этом Томас Стернз Элиот? „Not with a bang but a whimper“».

— У вас есть семья?

«Хороший вопрос, — думает Малин. — Но в плохом контексте».

— Сын. Я поздно родила ребенка, мальчику сейчас восемь, и я живу ради него. А у вас есть дети?

— Дочь. — Малин кивает.

— Тогда вы понимаете. Что бы ни случилось, мы должны жить ради них.

— А как его отец?

— Мы в разводе. Как-то раз он поднял на меня руку. Думаю, это вышло случайно, дело было после праздника раков. Но этого хватило.

— Вы поддерживали связь с Бенгтом?

— С братом? Нет, мы совсем не общались.

— А он пытался связаться с вами?

— Да, звонил как-то раз. Но я положила трубку, лишь только узнала его голос. «Тогда» и «сейчас» не должны больше встречаться. Вы не согласны?

— Не совсем, — отвечает Малин.

— А через неделю позвонила какая-то женщина, секретарь социальной службы, Мария, так звали ее, по-моему. И просила меня хотя бы поговорить с Бенгтом, если уж я не хочу с ним видеться. Она рассказывала о его депрессии, об одиночестве. По-видимому, она всерьез заботилась о нем.

— И что из этого вышло?

— Я попросила ее никогда мне больше не звонить.

— Один вопрос, и он тяжелый, — предупреждает Малин. — Ваш отец или Бенгт никогда к вам не приставали?