Не совсем крестьянский нос.
И не кран, как говорят на равнине.
— Что, Адам, — обращается к нему Свен, — не мог сдержаться?
Лицо Адама Мюрвалля неподвижно, он только крутит руками, отчего слышится режущий звук металла, трущегося о металл.
— Мы не будем говорить об этом сейчас. И о твоей сестре тоже. Мы поговорим об автомобилях, если тебе это больше нравится.
— Нам вообще не о чем разговаривать, — обрывает его Адам Мюрвалль.
Свен нагибается через стол. Его голос — квинтэссенция дружелюбия и доверительности:
— Расскажи мне о тех автомобилях в вашем саду. Думаю, разбирая их, вы зарабатываете хорошие деньги?
Тщеславие, Малин. Управляй ими при помощи тщеславия. Тогда они раскроются. А когда они раскроются, все встанет на свои места.
Свен Шёман.
Мастер вытягивать, дать высказаться.
Адам Мюрвалль думает, что этот человек работает в полиции давно, хотя и не так давно в этом городе — иначе бы он его помнил. Потому что не мог забыть. Они никогда не забывают. «Или он притворяется? Сейчас они стоят за зеркалом, пялятся на меня. Пяльтесь, что мне с того! Думаете, я проболтаюсь? Как вы только могли подумать! Не волнуйся за автомобили, но, конечно, если тебя интересуют автомобили, я всегда готов говорить о них. Что в них секретного, в автомобилях?»
Адам чувствует, что немного расслабился, сам того не желая.
— Тебя не было здесь десять лет назад, — говорит он. — Где ты был тогда?
— Поверь, моя карьера сложилась не слишком удачно, — отвечает Свен. — Десять лет назад я был криминальным инспектором в Карлстаде, но потом жена получила здесь работу, и мне ничего не оставалось, как немного подвинуться.
Адам Мюрвалль кивает, и Малин видит, что он доволен ответом. Почему его заботит послужной список Шёмана? И тут Малин осеняет: если бы Шёман был в городе давно, он встречался бы с братьями и раньше.
Тщеславие, Малин, тщеславие.
— Ну так что с автомобилями?
— Да, мы этим занимаемся.
Голос Адама Мюрвалля звучит как только что смазанный мотор. Он доволен собой.
— Мы их разбираем и продаем годные части.
— И на это живете?
— Кроме того у нас есть бензоколонка. Возле дороги, в сторону акведука. Заправочная станция.
— И так сводите концы с концами?
— Сводим, похоже, или как?
— Ты знал Бенгта Андерссона?
— Я знал, кто он был. Все это знали.
— Он имеет какое-то отношение к изнасилованию твоей сестры, как думаешь?
— Черт с ним, не будем об этом.
— Я должен был спросить, Адам, ты знаешь.
— Не хрюкай тут ничего о Марии. Незачем трепать ее имя.
Свен поудобнее устраивается на стуле, ни единым движением не выдавая, что обиделся.
— Ты хорошо ладишь с сестрой? Я слышал, что именно ты навещаешь ее чаще других братьев.
— Не говори о Марии. Оставь ее в покое.
— Так ты поэтому написал записку?
— Это не ваше дело, мы разберемся сами.
— А что ты делал в ночь со среды на четверг?
— Мы ужинали у мамы. А потом я со своей семьей пошел домой.
— Значит, вот как ты проводил время. Значит, это не вы повесили Бенгта на дерево? Или вы и с этим разобрались сами?
— Свинья. — Адам качает головой.
— Кто? Я или Бенгт? А может, это ты или кто-то из твоих братьев стрелял в окно его гостиной? Может, вы проникли к нему однажды вечером, как сегодня к инспектору Форс? Чтобы оставить сообщение?
— Я ничего не знаю ни о каких выстрелах в какое-то чертово окно. Больше я ничего не скажу. Ты можешь продержать меня здесь хоть всю ночь. Отныне и навсегда я нем.
— Как твоя сестра?
— Что ты знаешь о моей сестре?
— Что у нее доброе сердце. Это все говорят.
Мышцы на лице Адама Мюрвалля немного расслабляются.
— Ты знаешь, что ты на плохом счету, ведь так? Угроза должностному лицу, ожесточенное сопротивление, воспрепятствование судопроизводству. С твоим прошлым это серьезные вещи.
— Я никому не угрожал. Я передал письмо.
— Я знаю, каким злым ты можешь быть, Адам. Ты был зол на отвратительного, жирного Бенгта, который изнасиловал твою сестру и разбил ее доброе сердце? Так, Адам? Это ты повесил…
— Я должен был сделать это.
— Так это ты…
— Ты думаешь, что знаешь все.
— Чего же я не знаю?
— Иди к черту, — шепотом отвечает Адам Мюрвалль и медленно прикладывает указательный палец ко рту.
Свен выключает магнитофон и поднимается. Потом выходит из комнаты, оставляя Адама Мюрвалля одного.
Тот сидит с неправдоподобно прямой спиной, как будто его позвоночник представляет собой стальную балку, которую невозможно сломать никаким усилием.
— Что вы об этом думаете? — Свен Шёман смотрит на коллег.
Карим Акбар, весь в ожидании, застыл у двери.
— Здесь что-то не стыкуется, — говорит Малин, но сама не может понять, что именно.
— Он не отрицает, — замечает Юхан Якобссон.
— Они — крутые парни, — говорит Зак. — Отрицать или признаться, им все равно, лишь бы не уступить. С ними не все так просто.
— Свен решил задержать Адама. На ночь мы посадим его в самую холодную камеру, может, тогда он станет сговорчивее, — заявляет Карим.
Все замолкают, недоумевая, в шутку это сказано или всерьез.
— Я шучу, — поясняет Карим, выдержав паузу. — Уж не думаете ли вы, что я собираюсь устроить здесь курдскую тюрьму?
Карим смеется, на лицах остальных появляются улыбки.
Черные стрелки часов на стене показывают двадцать минут двенадцатого.